Визит в непознанное – 2 - Сергей Танцура

Кстати, сохранился апокриф четвертого века «Деяния Пилата», в котором вышеназванный Иосиф Аримафейский называет Пилата «человеком с обрезанным сердцем, хотя и не обрезанным по плоти», фактически признавая его истинным евреем.

Другой апокриф – письмо жены Понтия Пилата Клавдии Прокулы, писаное ею подруге Фульвии Ромелии, – говорит об этом ещё конкретнее.

«Муж мой только очень немногие минуты посвящал для меня. Он мрачен и печален, ибо насколько ни крепка кажется рука его, всё же она очень слабая для того, чтобы держать в подчинении этот народ, который столько времени был независим и который по натуре своей расположен к восстанию, они разделены на тысячи бурных сект, но только в одном пункте объединяются все вместе, а именно, бешеной ненависти против Римлян.

Только одно семейство из высшего Иерусалимского общества испытывало ко мне приязнь. Это семейство принадлежит начальнику Синагоги Иаиру. Я нашла большое удовольствие в посещении его жены Соломии, которая была настоящим примером доброты и смирения, а также в дружбе с её дочерью двенадцатилетнею Семидою. Семида любимая и и красивая, как заря Сарона, были ея красивые кудри.

Иногда они мне говорили о Боге их родителей и читали часто из их святых книг.

Что я скажу тебе, Фульвия. Вспоминая об известных хвалебных песнях, сочиненных Соломоном для Бога Иаковля, Того единственного Бога вечного и непроникновенного, словам и сказаниям которого мы внимаем у наших алтарей, называя их божественными. Поняла я, что Всесилен Он и милостив и соединяет в Себе доброту, чистоту и величие. И вспоминая о голосе Семедии, который звучит как звуки арфы, когда она поет святой гимн Добродетелю и Великому Царю Израильскому, попыталась и я воздать Ему на моем инструменте, так часто употребляемом мною в то время одиночества, у колыбели моего сына. Я вставала на колени и звала Его много раз, и даже вопреки моей воле, просила я того у Господа в смирении и спокойствии души моей и сердца моего, которому я вручала судьбу и рассудок мой, как полагается рабе господина – и о чудо, я всегда вставала утешенная и ободренная.

После некоторого времени Семидия заболела. В одно утро, когда я проснулась, мне сказали, что она умерла в объятиях матери своей, без больших мучений.

Опечаленная этой вестью, я взяла моего ребенка, чтобы пойти скорее к ним, дабы оплакать вместе с ея матерью Соломиею. Когда я подошла к их дому, там была большая толпа народа, мои слуги с трудом проложили мне дорогу в дом. Вдруг заходят в дом трое, одетые в грубые одежды и один с ними в полном цвете своей молодости. Я подняла взор на него, но смотреть на него не могла, так как из его глаз излучался солнечный свет. Взгляд его превращал нас в прах. Отец Семидии бросился к ногам Его и воскликнул: «Господин мой! Дочь моя находится в объятии смерти, но если Ты пожелаешь, она воскреснет.» Он взял руки Семидии и, устремив взор Свой на нея, сказал: «Девица встань!» Семида поднялась, глаза ея открылись и она сказала: «Мать». Отец упал на колени перед Ним и говорил: «Что мне делать, чтобы иметь жизнь вечную?» Он сказал: «Люби Бога и людей» и скрылся.

Во время ужина я это рассказала Понтию. Он опустил голову и сказал: они Его ненавидят, Он оспаривал этих гордых напыщенных людей и мрачная атмосфера сгущается для будущности Назарея. Но ты Его защитишь, не так ли? Он сказал, что власть моя слаба против этого испорченного народа. Продолжался день пасхи, и Понтий мне сказал, что по закону евреев они должны дать одному узнику свободу. И вот они сделали заговор против Назарея и хотят Его предать суду. Но ты Его защитишь? Смогу ли я, ответил Понтий.

По древнему преданию губернатор освобождал к дням пасхи всегда по одному осужденному к смерти в знак благодеяния и помилования. Для исполнения этого закона божественного он всегда обращался к народу. Видя в этом средстве освобождение Иисуса, Понтий спросил у народа громким голосом: «Кого вы хотите чтобы я освободил на праздник: Варавву или Иисуса, называемого Христом? «Освободи Варавву, – ревела толпа, – а Назарея распни!»

Понтий встал. На лице его рисовалось сомнение и ужас смерти. Он вымыл руки в умывальнице с водою; проделав этот символический знак, сказал: «Не виновен я в крови этого праведника.

Да будет эта кровь на вас и на детях ваших.» Ревел несчастный и сумасшедший народ, толпясь вокруг Иисуса. Палачи как бешенные схватили его, и короновали тернистым венцем. Солдаты издевались над Ним, называя Его царем Иудейским, ударяя тростью по лицу. Его повели на распятие.

Большие черные тучи встали над землей и от столкновения облаков разряжалась молния. Начало темнеть на дворе и вдруг началось сильное землетрясение. Я прижала ребенка к груди и опустилась на землю. К нам пришел сотник, участвовавший в избиении Иисуса. Я хотела его расспросить подробно о случившемся, но он прошёл мимо меня, повторяя: «Тот, Которого мы убили, поистине был Сыном Божиим».

Несмотря на ярость грозы, один старик пришел к нам и со слезами просил моего мужа разрешения похоронить тело Иисуса. Понтий ему разрешил. Старик этот был знатный, его звали Иосиф.

И так кончился этот роковой день».

Ещё более показательным в приверженности Пилата именно христианской вере является его собственная смерть. Хотя все сохранившиеся апокрифы сходятся в том, что Пилат покончил с собой, они также рассказывают о пытках, которым его перед смертью подверг сменивший Тиверия Нерон. И эти пытки до мельчайших деталей совпадают с теми, которым по приказу того же Нерона подвергали первых христиан! А ведь в Риме той поры наказания были строго регламентированы и каждое преступление каралось по-своему!

Зверства же, которые Пилат совершил по отношению к еврейскому народу, происходили уже ПОСЛЕ казни Христа и больше похожи на запоздалую месть. Да и смерть Иуды, возвращаясь к теме Булгакова, тоже вписывается в эту картину идеально. Ну, не мог Иуда раскаяться столь внезапно! ДО получения денег – я бы ещё согласился, но сразу ПОСЛЕ этого… Однозначно нет! Да ни один человек, получив столь значительную сумму – а на тридцать серебрянников тогда можно было купить весьма солидную виллу с прислугой, да ещё осталось бы на несколько лет безбедной жизни – не стал бы сводить счёты с жизнью. Разве что по прошествии тех самых нескольких лет, да и то вряд ли… Хотя, по мне, его всё же придушили те же самые апостолы, а не Пилат, но значения это, за давностью лет, уже не имеет…

Конец ознакомительного фрагмента.